Вань суй — десять тысяч лет жизни
Вглубь леса вела неширокая дорога. У водителя от постоянного вытирания пота со лба рукав весь мокрый насквозь. — Ничего, — бормочет он, — скоро закончим с японцами, будем дома ездить по асфальту, победа уже близко! Он резко поворачивается ко мне:
— Товарищ лейтенант, приглядитесь: там непонятное шевеление…
И действительно, сквозь лесок пробираются какие-то люди. — Стой, — приказываю я шофёру. — Подождем, пока приблизятся.
Из леса выходит старый китаец, с ним двое ребятишек. Одеты все в лохмотья, грудь и ноги голые, все в царапинах от веток. У старика за спиной большая корзина.
— Шанго, шанго! — кричит он издали. — Шибко шанго!
Старик ставит корзину на землю, и все они подбегают к нам, радостно тянут руки. Ты наблюдал когда-нибудь, Барут, как радуются люди, столько настрадавшиеся от оккупантов, когда к ним приходит освобождение? Китаец чуточку говорил на ломанном русском. Совсем мало слов знал, но мы понимали те слова, что он спешил нам сказать. Он говорил: вы несёте нам освобождение от поработителей. Вы несете мир и процветание народу Китая.
— Ленин шанго! Сталин шанго! — повторял он, и ребятишки тоже говорили вслед за ним наперебой: Ленин шанго! Сталин шанго!
Мои бойцы обступили китайцев, поделились из пайка хлебом, консервами, сахаром. Это ты видел в Европе, Барут, как едят голодные люди. Но здесь не так, как в Европе, здесь они просто были измождены голодом. Старик обнял машину, гладил её корявой, сухой рукой и всё причитал: шибко шанго. Потом он заглянул в кабину и увидел маленький портрет товарища Сталина, аккуратно укрепленный шофёром в машине.
— Сталин, — дрожащим голосом произнес старик и прижал руку к сердцу.
— Я узнал! Я узнал, узнал, — быстро забормотал он. И мы услышали от него очень интересный рассказ:
— В нашей деревне, — сказал старик, — есть один единственный портрет товарища Сталина. Я, как и другие простые крестьяне, поочередно приносят его к себе домой, как приводят в дом дорогих гостей, и он находится у каждого одни сутки по очереди. В этот день — самый большой праздник в каждой семье.
— Подарите мне этот портрет, — начал умолять нас китаец. — Вы одарите меня самым величайшим счастьем…
Мы подарили старику портрет нашего великого вождя, невозможно было ему. Он взял его настолько бережно, обеими руками, пристально смотрел на него, и все никак не мог оторвать глаз. Потом поднёс к губам и поцеловал. И на глазах у него выступили слёзы. Дети тоже просили старика показать им дорогое лицо. Старик опустился на колени и снял с шеи вот этот амулет. В нём был портрет Мао Цзе-Дуна. Он подарил его мне.
— Мы — братья, — сказал китаец. — Наши народы — братья. Я отдаю вам то, что дорого каждому простому китайцу: портрет нашего великого вождя Мао. Примите его в дар от меня, от моих детей, от всего китайского трудового народа — наш Мао — верный ученик Сталина.
— И с тех пор я храню у себя этот амулет с портретом вождя китайского народа Мао Цзе-Дуна. Я храню его, как символ великой и нерушимой дружбы наших народов, — сказал Слеглов.
— И чем история закончилась? — спросил Ледоев.
— Дальше — задумчиво произнёс Слеглов, посмотрев, как мужики внимательно слушают его рассказ, придвинув стулья, — китаец вернулся к своей корзине. В ней были грибы и какие-то травы — вся еда для его семьи на день. Он зазывал нас к себе в гости, хотел накрыть стол для нас. Но мы итак опаздывали. Китаец обнял меня, пожал руку бойцам и пожелал нам на прощанье:
— Вань суй!
Это переводится как: — десять тысяч лет жизни!
Утром все колхозники собрались проводить Барута Легоева в дорогу. Впереди его ждал отдых на курорте.
— Теперь твоя очередь приехать ко мне в гости, Вася, сказал он на вокзале своему однополчанину.
— Куда я денусь, конечно, приеду! — обнял его на прощанье Слеглов.
[…] закипает каждые полчаса. Вдруг вдали показался небольшой лесок. Мы двигаемся к нему, но из-за ям и рытвин продвижение […]